Название: Стигматы
Автор: underwater_owl
Ссылка: Stigmata
Переводчик: Паша *зе щилдс ар даун, сэр* Чехов
Пейринг: Бейн/Блейк (Возрождение Темного Рыцаря)
Рейтинг: NC-17
Размер: ~17,000 слов
Категория: слеш
Предупреждения: даб-кон, блад-плей, связывание, .практически не вычитано
Саммари: по заявке на tdrk-memeБейн посылает своих людей за священником, который помогает Джиму Гордону и его людям. Блейк в приюте, когда они приходят за Отцом Как-его-там, так что он надевает воротничок и притворяется священником.
Бейн изрядно удивлен, когда вместо какого-то старикашки он встречает молодого и страстного "Отца" Джона Блейка. Он не только не причиняет ему вреда (потому что втайне у Бейна слабость к людям, которые заботятся о детях), но и начинает присылать в приют еду... а иногда "просит" Отца Блейка навестить его и отплатить за щедрость.
Обман не держится долго.
СТИГМАТЫСтигматы
Прошло шесть дней, как они схватили его. Четыре, как он должен был встретиться с Гордоном, три, как его кормили, и день с момента, когда ему в последний раз давали воду.
Тихое ощущение триумфа, которое поддерживало его первые дни - оттого, что он убедил их в том, что белый воротничок священника принадлежит ему, - это ощущение исчезло.
Теперь он не чувствует ничего кроме всепоглощающей ебучей жажды. Живот сводит судорогами, руки горят от того, что запястья последние часа три связаны у него за спиной.
Когда все меняется, он это едва осознает. Его вздергивают на колени за ноющие руки, и он вскрикивает. Звук приглушает мешок у него на голове, но этого едва ли достаточно. Рывок, и внезапно мир становится ярко-белым от света.
И он знает, знает, что это трюк, чтобы сломить его, но осознание не удерживает от того, чтобы податься вперед, когда пластик касается губ. Вперед, к прохладной воде, когда бутылку подносят к губам.
Вокруг люди. Он пытается сосчитать их, пытается подвинуться, чтобы стоять на коленях и суметь вскочить и убежать, а не сидеть почти на заднице, заваливаясь на бок, - но потом вода скользит по иссохшему горлу, и он чувствует себя настолько жалко благодарным, что забывает думать. Глоток, два, и бутылку убирают. Он знает, что его стошнит, если он выпьет еще, но все равно следует за ней и останавливается только когда большая, широкая ладонь оборачивается вокруг его горла, останавливая его.
Джон поднимает глаза, видит маску, и просто физически не может заставить себя оторваться от нее, встретиться с Бейном взглядом. Его глаза темные, и он не может разобрать их цвет, но будто бы читает в них что-то – может, удивление.
- Спасибо, - говорит он, прочищает горло. – И иди на хуй.
Кто-то пинает его в живот. Он думал (наивно), что ничто не может быть хуже его голода, – он ошибался. Он сгибается, живот мучительно выворачивает, и он чувствует, как сталкивается с ногами Бейна, опираясь плечом на его колено. Значит, не Бейн его пнул, он стоит на месте, будто врос в землю. Джон медленно выпрямляется, тяжело дыша. Он смотрит на разозленного наемника, который и ударил его. Затем обратно на его лидера.
- Вот чем теперь вы занимаетесь? Убиваете детей и похищаете священников?
В цель. Глаза Бейна сужаются, и у Джона целая секунда, чтобы задуматься, можно ли считать успехом удачное выведение Бейна из себя. Но его ответ хотя бы что-то проясняет.
- Ваши дети в порядке. За ними следят мои люди, и они не позволят их обидеть. Дети в большей безопасности, чем были бы с вами, Святой Отец.
- Не зовите меня Отцом, - поправляет он. Хороший мальчик-католик где-то в глубине его души такого не потерпит. – Просто Блейк. Вы даете слово, что им не причинили вреда?
Он ни единому слову не поверит, но священник бы спросил, поверил бы, и он ненавидит себя за облегчение, которое чувствует, когда Бейн кивает. Кто-то стоит у него за спиной, и Джон не осознает, что у этого человека нож, пока тот не перерезают связывающий запястья ремешок. Его руки свободны, и Блейк давится криком боли от движения измученных мышц. Тот умирает в его горле, не вырываясь, и когда он поднимает глаза, Бейн точно – не в его воображении – выглядит впечатленным. И почему-то замершим, будто заманивает птичку на ладонь. Как только ему приходит в голову это сравнение, он собирает всю свою решимость и твердо говорит:
- Можете делать со мной все, что хотите, но я вам помогать не буду.
А затем теряет сознание прежде, чем Бейн его убьет, чувствуя слабый триумф и всепоглощающий голод.
--------
Когда он приходит в себя, в его вене капельница, а в голове туман, намекающий на наркотики. Он тут же вытаскивает иголку, и садится, выскальзывает из кровати, когда слышит голос:
- Как у вас с верой, Отец?
Джон облизывает губы. Он голоден, но не всеобъемлюще, и все еще хочет пить. Он пытается заговорить, голос царапает горло, и он думает о питательных трубках и лекарствах, - о вторжении. Его глаза сужаются, и он готовится закричать.
- Не надо, - обрывает его Бейн. Голос у него как метал, и не оставляет шанса на неповиновение. Челюсть у Джона щелкает, и он готов поклясться, что глаза Бейна сверкают. Он отбрасывает эту мысль и молчит, пока Бейн выходит из тени, приближается к нему с еще одной бутылкой воды в руках. В этот раз, Джон выхватывает бутылку у него из рук до того, как ее поднесут к губам. Он все еще чувствует клеймо прикосновений этих пальцев, когда он в последний раз был в сознании (и сколько дней назад это было?) и не знает, что думать.
Так что он возвращается. Делает то, чего не может себе позволить, теперь, когда он пытается спасти мир и не верит в совпадения. Джон забывает о долге и спрашивает бездумно:
- Дети?
Об этом легко спросить, и это самая правильная тактика, через секунду говорит ему логичная, полицейская часть его мозга, когда Бейн без колебаний позволяет ему взять бутылку, кивая в будто бессознательном одобрении. Это хороший вопрос для Джона-священника, и глаза Бейна, кажется, смягчаются от металла до чего-то напоминающего кремень.
Он рано расслабляется.
- Я даже не знаю, Отец. Как комиссар Гордон?
Сердце замирает в груди. Он сглатывает, слегка качает головой. Бейн из кармана своего кожуха достает пакетик с миндалем и протягивает ему. Джон чувствует, как рот наполняется слюной.
Ему приходится соображать быстро.
- Если вы думаете, что что-то – что угодно, - может заставить меня предать любого из моих прихожан, или святость исповеди, я вынужден вас разочаровать, - дрожать легко. Голод вернулся, и ему не надо призывать ложь на свое лицо, когда он поднимает голову. Его глаза остаются на миндале.
Бейн снова прячет орехи в карман. Передышка закончилась, и Джон мельком поднимает глаза, прежде чем снова опустить их. Запястья в страшных синяках и ссадинах. Он пытается по болячкам угадать, сколько дней был без сознания.
- Я понимаю ваше нежелание нарушать правила веры, - говорит Бейн, со своим странным акцентом и еще более странным уважением в голосе. – Но если ваша жизнь зависит от этого?
У Джона комок в горле, и в этот раз голод ни при чем. Как у вас с верой? На самом деле, Джон несколько лет, как ушел от Церкви, и даже молитву Деве Марии помнит только по четкам.
Но теперь он молится, и пусть это делает его флюгером.
- Вам придется меня убить.
Проблема в том, что Бейн, похоже, готов именно так и сделать. Или хуже:
- А как же сиротки, Святой Отец? Их мне тоже придется убить?
Он не думает. (Скользкая дорожка – поддайся единожды, и прощай, контроль.) Он бросается Бейну в лицо, цепляется за респиратор, пытаясь зацепиться пальцами за него, сломать…
Кончики его пальцев только касаются металла, а он уже отброшен в сторону как бумажная салфетка, не столько с силой, сколько умело. Бейн использует его же инерцию с холодным расчетом, который до дрожи пугает Джона – ведь он даже не пользуется необъятной силой, которой у него так очевидно в избытке. Он не просто сильнее, он лучше.
Он падает на пол, переворачивается, замирает на мгновение. Пытается отползти, когда слышит, как Бейн подходит, и скалится, чувствуя еще один прилив адреналина от того, что его горло опять в чьих-то руках. Одна хватает за загривок, жестко, и подтаскивает его, ставит, как куклу, на колени. Другая касается кадыка, – и он чувствует какой-то рывок.
Джон только через секунду понимает, что произошло. Бейн вытащил белую как-там-эту-поебень у него из воротника. Он проклинает себя за то, что так никогда и не сподобился спросить у Рейли, как она правильно называется, и проклинает еще раз, когда Бейн хватает его за волосы и дергает так, что на глаза наворачиваются слезы.
В любом другом контексте ему бы понравилось. Но сейчас легко было позволить себе задрожать от голода и истощения. Легко разрешить глазам гореть от бессильной злости. Бейн постукивает белым прямоугольником по маске, как нормальный человек провел бы по губам, и Джон чувствует себя дичью на охоте.
- Я верю, что вы пожертвуете собой ради них, но стоят ли того правила вашей религии? Лидеры вашей церкви жиреют, пока ваши сироты тощают. Вы поставите эти каноны выше них? Что он сказал вам в исповедальне? Я готов поверить, что ничего, Святой Отец, но должен удостовериться.
Джон становится на колени и дает Бейну увидеть на своем лице битву между болью и облегчением. Да, пусть думает о правилах, о том, что он не хочет раскрывать правду, хоть рассказывать и не о чем. Пусть думает, что это бесполезно. Пусть потеряет интерес.
- Мне жаль. Я не… не знаю.
Рука Бейна соскальзывает, и он падает на пол. Форменные штаны уже изгажены шестью или семью сортами грязи. Комната качается, он видит, как меняется поза Бейна, будто он использовал свое самое мощное оружие и решил, что Блейк еще стоит. Он готов заплакать от облегчения. Но есть что-то еще – что-то в позе Бейна, когда он решает, что Блейк сдался, предал правила своей веры, нарушил тайну исповеди. Он не может сказать точно, но Бейн реагирует, когда он сдается. Об этом слишком страшно думать, но это можно использовать.
Впервые за время своего заключения Джон молит:
- Пожалуйста. Мне надо вернуться к ним. Физическая забота – всего лишь половина того, что необходимо ребенку.
- И то едва ли, - соглашается Бейн, почти устало, и Джон поднимает голову от удивления от его тона, не уверенный, как и что вообще. Его мыслительный процесс снова перемыкает, когда пакетик миндаля падает ему на колени. Он снова пялится на орехи, он знает, и в этот раз не рад этому, хочет оторвать глаза, потому что Бейн тихо смеется над ним. – Храбрый, для священника. Мы можем договориться, вы и я – как вы просили звать вас, Святой Отец?
- Блейк, - говорит он оцепенело, подбирая орехи. Теперь Бейну нет смысла его травить, думает Джон, он ведь может переломить ему хребет в секунду. Он замечает, что снова начал дрожать – или не переставал, и когда пытается прекратить, понимает, что не в состоянии.
- Кто-нибудь отвезет тебя домой,- тихо соглашается Бейн, отворачиваясь к двери. – Но я скоро пошлю за тобой, и ты пожалеешь, если не послушаешься, Блейк. Пожалеешь, если не воспользуешься этой возможностью.
Он уходит прежде, чем Джон поднимает глаза. Его возвращают на порог приюта, к радостным крикам и объятьям мальчиков, прежде, чем он задумывается о том, что все это значит.
-----
Ему не дают времени задуматься. Все слишком быстро закручивается. Под покровом ночи он перевозит несколько коробок с личными вещами в приют. Ему приходится – временно – попрощаться со своей квартирой, так что он берет с собой каждую личную безделушку, которую подозрительно было бы не иметь, а еще по-настоящему хорошую бутылку виски, которую получил с последним повышением. Алкоголь не входит в число припасов, что перевозят по мосту. За него можно получить в два раза больше по весу еды, так что он станет тем неприкосновенным припасом, которых осталось совсем немного.
Он последние несколько недель помогал Отцу Рейли добывать еду. У них есть бумаги на всех детей, но в очередях приходится стоять часами, иногда целый день. Один или два мальчика всегда с ними, чтобы помочь носить припасы. Отопление постоянно отключается, а со столькими пустыми животами, растущими мальчиками с тонкими ногами – положение становится все хуже, пока воздух становится холоднее. Все хотят есть, и иногда припасы в грузовиках кончаются до того, как кончаются очереди. Сегодня ночью придется идти искать еду, он даже попробует поменять оставшееся в холодильнике пиво на что-нибудь непортящееся.
Но важнее встреча с Гордоном. Добраться куда-нибудь без свидетелей практически невозможно, но он почти уверен, что у них получилось. Джона вывозят из приюта в мешке с грязным бельем, Гордон прячется в багажнике чьей-то машины, и они встречаются на чердаке пустого здания.
- У нас мало времени, - сразу говорит Гордон, и Джон согласно кивает. Помещение не проветривается, им душно и жарко, - надежно, но невыносимо. Они и так в холодном поту.
Старый шпионский трюк, говорит ему Гордон, - создай уровни защиты, реши, что спрячешь в первую очередь, а что поверх этого, и когда каждый слой будут снимать, пытайся заставить их думать, что он последний. Постарайся забыть о самых секретных планах.
- Обычно я сказал бы – и надейся на подмогу, но, думаю, тут нам несказанно повезло. – Гордон трет руки, неожиданно кажущиеся старческими, а Джон вздрагивает от этой фразы. – Чего бы Бейн ни хотел от тебя, это даст шанс изучить его. Разница между вами в том, что ты точно знаешь, что он такое, Джон, а он о тебе и понятия не имеет.
В глубине души Джон уверен, что не имеет ни малейшего представления, что из себя представляет Бейн, но ему хватает ума промолчать.
Гордон начинает перечислять свои прегрешения, и многие из них легко подтвердить, во многие легко поверить, а некоторые невозможно представить – начиная от смерти Харви Дента до истории своей семьи, от некоторых сексуальных скандалов до нескольких лет алкоголизма и фляжки, а потом и бутылки в ящике стола. Это похоже на пулеметную очередь, - факты, которые любимый священник мог узнать за годы знакомства, когда каждую историю смягчают эмоции, раскаяние и объяснения. Основа для взаимного доверия и уважения. Узнай он обо всем таким образом, легко можно было бы простить. Джон бы с удовольствием состарился, не зная подобного о человеке, которым мечтал однажды стать, которого мечтал заставить гордиться собой.
Будь они хотя бы друзьями, стройся их отношения на чем-то кроме восхищения… Но к тому моменту, когда он выходит из здания, подняв воротник для защиты от холодного ночного воздуха, спрятав руки в карманы, он не знает, что и думать.
Он обдумывает слова Гордона по дороге домой. Удерживай его интерес. Скармливай ему информацию медленно, по кусочкам. Играй с ним. Ты сказал, что он изучал тебя – делай все, чтобы он продолжил, и изучай его сам. Мне не нравится просить тебя об этом, Джон, но от этого зависит множество жизней.
Эти слова удерживают его от борьбы, когда на голову ему надевают мешок, а его самого бросают на заднее сиденье автомобиля, которого он даже не услышал. Он ударяется головой о дверь и начинает вырываться, но грубые руки укладывают его на спину и связывают запястья, так что он разложен по коленям нескольких наемников, сползая на каждом повороте. Лево, право, лево, лево – они специально играют с его осознанием положения в пространстве, решает он и позволяет себе расслабиться, готовясь к тому, что его ждет.
Бейн. Прочитать его будет тяжело. Большая часть эмоциональных сигналов, которые Джон привык читать – на лице, а маска закрывает большую его часть. К этому добавляется чуждая культурная база и существенная доза абсолютного ебанного безумия, потому что он угрожает взорвать все к хуям, так что его социальные ключи немного не работают. Даже ориентироваться на голос, с дополнительным слоем металлического синтеза, будет тяжело.
Но остаются глаза. Язык тела. Джону придется полагаться на них и надеяться, что он что-то поймет.
В первую очередь, надо понять, что Бейн хочет от него. Возможно, он отпустил его, чтобы проследить за ним к Гордону – в таком случае, он уже исполнил свое предназначение, и им пиздец.
А может, он разобрался в обмане и хочет снять с Джона кожу и сделать из нее подкладку для пальто.
Он подозревает, хотя у него нет доказательств кроме наития, интуиции копа, что дело в чем-то другом. Это игра, и ставки могут быть высоки лично для Джона, но что-то в позе Бейна намекало, что для него они низкие, что он наслаждался страданиями, но в то же время не очень-то переживал за результат. Это не подходит к тому, что Джон извлек из его отношений с Гордоном. Но это не совпадает и с тем, как Бейн убивает: физика он убил утилитарно, без фанфар, но это было скорее на контрасте с грандиозным разрушением футбольного поля. Идеально. Поэтично. Драматично.
К слову о драматичности: его снова поднимают и тащат куда-то. Он слышит шум воды, чувствует запах сырости и конденсата, ощущает влажность даже сквозь мешок. Холодно и, кажется, темно, и его ноги оскальзываются на полу, когда он пытается шагать в ногу со своими похитителями. Его швыряют на стул.
Шаги затихают, и Джон снова один, ждет. Он погружается в мысли.
Его привели сюда не для того, чтобы убить, и не из-за Гордона. С ним играют – отпускают и снова ловят. Это подчеркивает, в первую очередь, власть Бейна над ним. Он приказал вернуться по первому зову, но вместо этого притащил сам, не дав выбора. Что-то это значит.
Они специально дезориентировали его; зачем? Что изменилось бы, знай он место нахождения гиганта с пальцем на красной кнопке? Как будто он, одинокий священник, может вернуться сюда и побить его. Во всем городе нет человека, который мог бы прийти сюда. Так что, если вся эта поездка и мешок были не для Бейна, они были для него. Они хотели лишить его ориентации, испугать его и расстроить и, наверняка, напомнить обо всех неприятных ощущениях его похищения.
В комнате тихо, только капает где-то вода. Он сидит уже минут пять или шесть, когда внезапно соображает, как вспышкой… он слышал, как удалились их шаги и начал ждать, что кто-то придет, что позади откроется дверь.
Как только можно четко - из-за мешка - он говорит:
- Здравствуй, Бейн.
И хотя он не слышал звука приближающихся шагов, - что пугает до мозга костей, потому что мужчина такого размера не должен так двигаться, - мешок внезапно сдергивают с его головы. В этот раз нет слепящего света, он не пробыл в темноте так долго. Он моргает, чтобы приспособиться к легкому полумраку, и поворачивает голову, чтобы посмотреть на возвышающуюся над ним фигуру.
- Блейк, - говорит Бейн, изучая его, как ребенок мог бы изучать собаку, показавшую новый трюк. – Как я рад, что ты смог присоединиться ко мне.
Чего он только ни ожидал, но не этого. Бейн достает нож, но только разрезает пластик на запястьях Джона, оставляя его восстанавливать кровообращение в своих бедных руках, потирая места, где пластик содрал болячки.
Когда он отходит, глаза Джона уже привыкли к сумраку. Он на складе или фабрике, в заброшенном и старом месте. Вода капает откуда-то с крыши. Многие из окон разбиты, и все до одного они черные от грязи. Где-то в промышленном районе, может, одна из старых скотобоен. Он замечает, как выложен кирпич, и пытается сравнить с другими знакомыми ему зданиями, но это может быть что угодно, построенное с тридцатых до семидесятых. Единственное, что он знает - это район.
Бейн снова притягивает его внимание, когда тяжело садится – на стул, точно такой же, на котором сидит Джон. Между ними всего фут или два. Если он протянет ногу, то коснется его ноги. По коже бегут мурашки.
Его не связали показательно, он это понимает. Попытайся он убежать, какой будет толк?
- У меня вопрос к вам, Святой Отец, - отметая все протесты относительно его титула небрежным жестом руки, Бейн продолжает. – Вопрос религиозного толка, и титул к месту. Как бы вы, опираясь на свои знания, определили зло?
Да, этого он определенно не ожидал. Вопрос его потрясает, - настолько, что он едва замечает, как расширяются зрачки Бейна, когда он отшатывается.
Ладно.
- Зло. – Он вспоминает тысячу определений: зло это Сатана, грех, гомосексуализм, убийство, насилие над детьми, уроды, которые разговаривают в кино. Он священник, надо упомянуть ангелов. Бейн следит за ним, снова играет в кошки-мышки. – Это нарушение равновесия.
Его похититель дергается от удивления – едва, и он продолжает, раскрывая свой ответ.
- Никто не обязан положить свою жизнь на то, чтобы всех осчастливить. Но существует баланс, и все мы участвуем в его поддержании. Что бы мы ни делали, дабы оставаться счастливыми, дабы совершенствоваться, доставлять себе удовольствие, - если мы тем самым причиняем несчастье другим в большем объеме, чем сами получаем покой, тогда мы обращаемся ко злу.
Он думает об инструкциях Гордона, и думает, что, возможно, поставил на кон слишком много. Брови Бейна сходятся на переносице, на лбу залегает складка, и Джон так занят тем, чтобы отметить это, что почти пропускает ответ на свою философскую тираду.
- Ваш ответ разительно отличается от того, что я слышу обычно от людей вроде вас. Капиталистов, не католиков, - поправляется он, когда лицо Джона кривится.
Он не знает, почему, но он практически уверен, что ни одно из этих слов не описывает того, о чем думает Бейн. Капитализм не его враг. Джон думает, что если бы сам подбирал слова, он бы сказал «мягкотелые».
Все в Бейне противно этому слову. Его, наверное, целая миля – метал, мускулы и кожа; высокотехнологичный варвар. У Джона по всему телу иголки. Он не знает, как ответить на обвинение, и начинает говорить без умолку.
- Убийство, к примеру, - абсолютное зло, потому что забирает сущее целиком, жертвует его на алтарь собственных прихотей, или выгоды, или удовольствия. В каких-то случаях его можно оправдать; убийство ради самообороны едва ли доставляет удовольствие, и уже само будет останавливать нарушение баланса.
- Но скажите мне, что насчет ответственности? Что за долг у нас заботиться о других? Нет ли зла в том, чтобы сидеть спокойно, пока ближние страдают?
Бейн снова требует ответа, а горло у Джона совсем пересохло. Он пытается заговорить, но только кашляет. Когда он поднимает глаза, Бейн отошел, бесшумно, как всегда, и возвращается с водой для него.
Принимать питье из его рук становится привычным. Он впервые замечает, какой крошечной кажется бутылка в его руке. Сердце бьется в груди как отбойный молоток, и когда он отворачивает крышку, то роняет ее на пол. Она катится по грязному полу, закручивается вокруг себя пять долгих секунд и, наконец, останавливается. Джон смотрит и чувствует взгляд Бейна на себе.
- Мы уже обсудили, что вы готовы сделать, чтобы спасти жизнь своих сирот. – Блядь. Он резко поднимает голову, разливая воду дрожащими руками, и Бейн издает какой-то успокаивающий звук сквозь свою маску. Как взрослый ребенку. – Я не причиню им вреда. Специально. Но что мне интересно больше, так это насколько далеко вы готовы зайти, если их жизнь не будет стоять на кону. Что будете терпеть ради, к примеру, еженедельных поставок продовольствия прямо к вам вместо того, чтобы ждать в очереди у армейских грузовиков с остальным городом?
И хоть он внимательно слушал раньше, теперь он жадно глотает каждое слово, засасывая воздух между зубов. Он помнит слишком ярко, каково лежать в темноте и думать только о еде. Это не случайность, но он не уверен, где причина и где следствие: обращение с ним и эта приманка.
- Чего, - он почти задыхается, - это будет стоит?
Секреты. Он в этом уверен. Полные животы секретов (они не могут все быть правдой, он решил для себя, потому ему нужен кто-то, ради кого он будет здесь сидеть, и если ради своего рассудка он сделает из Гордона фальшивого идола, пусть будет так), о которых ему рассказали этим утром. Он сможет сделать это. Он поиграет в неуверенность еще немного, начнет сдаваться, начнет говорить, вытащит побольше из Гордона, протащит детей через эту осаду, и они никогда не узнают, каково задумываться о том, чтобы пожевать завалявшийся в кармане чек из магазина на углу.
Но Бейн не требует его секретов.
Страшно смотреть, как двигаются его мускулы, когда он встает – будто на глазах оживает гора. У Джона от удивления приоткрывается рот, когда он подходит ближе, и Бейн пользуется этим, протягивая руку, касаясь указательным и средним пальцами его нижней губы, а потом проталкивая их внутрь. Они прорываются между его зубов, ему в рот, все еще приоткрытый от шока вторжения. Ногти скребут по нёбу, затем подушечки пальцев ложатся на язык. На вкус Бейн как моторное масло и имбирь, и Джон отшатывается на секунду слишком поздно, вырываясь. Он уже прижимался к спинке стула, и от этого движения стул опрокидывается, и он падает на бок. Он поднимается на четвереньки и не может поднять головы, краснея от неожиданного стыда и жара, которые не может описать словами.
Человек (как бы ни противилась немилосердная часть его этому определению) над ним смеется.
Дело осложняется.
-----
Он говорит нет.
Вернее, он встает и пытается вломить Бейну с ноги, и в очередной раз тот отбрасывает его в сторону как букашку, радостно смеясь, что нашел марионетку, которая так красиво танцует. В синяках и излучая враждебность, он уходит. Против спокойной угрозы Бейна он чувствует себя котом, рассерженным, что его бросили в ванну.
Он пешком идет к приюту два часа. Он не видит ни следа ни Бейна, ни его людей. К тому времени, как он добирается до места, мягко идет снег. Он не будет этого делать. Он скажет Гордону, что Бейн хотел узнать, где тот прячется, и потерял интерес, когда Джон сыграл дурачка.
Этим утром он собирает обратно в коробку свои мелочи, страстно изучает бутылку скотча и идет помогать Рейли (все еще одетому в джинсы и футболку) с едой на эту неделю. Он задумается, потом, совпадение ли это, но пока они отсутствуют, человек с ножом вламывается в приют и забирает муку с прошлой недели и кучу яблок, столько, сколько может унести.
Он сказал нет…
Старший из мальчиков в приюте пытается остановить грабителя и получает кулак в лицо и нож в руку. Он плачет – сильный подросток, который за годы, наверное, не проронил и слезинки, - оттого, что подвел свою семью, позволил этому случится, и теперь все умрут от голода.
Священник мог бы сдаться, но Джон наполовину уверен, что это не совпадение, что Бейн как-то подослал грабителя, так что он держится. Просит, занимает, ворует у соседей.
Но затем рана воспаляется, и никто не может найти антибиотиков, каждая аптека вычищена дочиста, а больницы переполнены больными, - и Джон достигает точки, когда понимает, что просто не может позволить себе сохранить гордость.
Самое смешное, решает он, открывая бутылку скотча, что технически он был в группе риска на проституцию, ну, лет где-то десять назад. Каждый демографический фактор, о котором только можно подумать, указывал ему в этом направлении, а он последовательно отказывался, или, вернее, умудрялся избегать этого из чистого упрямства и удачи. А теперь, взрослый мужчина, не считающий себя кем-то, с кем можно связываться, - вот он. Джон щедро наливает себе несколько раз, осушает стакан и выходит на улицу, чтобы кто-нибудь отвез его к Бейну.
В этот раз ему не завязывают глаза и оставляют свободными руки, но думать отчего-то в сотню раз тяжелее. Дорога занимает слишком мало времени, и к моменту, когда они приезжают, он сжимает руки в кулаки, сжимает зубы так, что кажется, будто челюсть трещит. Он едва может открыть рот, когда его проводят в комнату позади склада.
Бейн, по крайней мере, выглядит удивленным, хоть и не слишком. Джон старается об этом не думать.
- Антибиотики, - выдавливает он. – Другие медикаменты, когда понадобятся. Добавь это к продовольствию и можешь… мы можем… мы договоримся.
- Даю слово, - отвечает Бейн, вставая из-за стола, покрытого бумагами. Джон слышит, как Гордон кричит ему – подойди ближе, встреться с ним на полпути, попробуй заглянуть в бумаги. Он остается на месте, крепко сжав зубы, чувствуя машинное масло на корне языка.
Ему кажется, на какой-то дикий, идиотский момент, что Бейн идет к нему, чтобы поцеловать, но потом он вспоминает, что у того практически нет рта, - и затем их тела соприкасаются.
Его как будто подхватывает ураган. В одно мгновение он стоит, в следующее он на полу. Нет боли от падения – Бейн поддерживает его. В первую очередь он опять снимает с него воротничок, а затем штаны. Бейн не пытается взять его – не в первый раз, - просто прагматично приспускает собственные штаны и начинает тереться об него. От первого рывка из Джона вылетает воздух, второй ловит его на вдохе, и когда ему кажется, что он задохнется, и он в ужасе поднимает глаза, Бейн хватает его руку и тянет ее…
Первый раз отвратительный, быстрый и пугающий, но благословенно короткий и, слава Богу, без проникновения. Его ладонь касается горячей кожи, он чувствует шрамы и вес и понимает, что Бейн мог бы порвать его на клочки, если бы захотел. Они встречаются глазами, и Джон вспоминает старый семинар по феминизму, и как усталая женщина объясняла, что дело не в сексе, а во власти. Бейн трется об него, пока кости не начинают трещать, пока он не превращается в комок синяков, пока внезапно все не кончается. Никто его не трогает, он лежит на полу в прострации.
- Перевернись, Блейк.
Это все еще первый раз? Может быть, второй. Первый с половиной, истерично думает он, пока Бейн поднимает его с пола, ставит на четвереньки и раздвигает ему бедра. Джону снова страшно, но все, что он чувствует, это теплое прикосновение рук, поднимающихся по его бедрам. Они касаются, задерживаются, держатся на его коже, удерживают его от того, чтобы не развалиться на части.
Это длится и длится. Джон думает, что Бейн может его изучать – как животное, которое планирует приобрести, но потом понимает, что он, наверное, ждет чего-то. Джон поднимает голову, смотрит на него через плечо. Его лицо все еще красное от злости.
- Ваша вера не дозволяет подобного, - говорит Бейн, когда они встречаются глазами, и Джон опускает голову, краснея пуще. Невозможно смотреть ему в глаза. Даже злости, думает он, недостаточно, чтобы поддерживать эту вызывающую неподвижность.
Оказывается, и не надо. Палец Бейна входит в него. В противовес тому первому разу, когда он вторгся в его рот, нет царапанья ногтей. Через какое-то время он понимает, почему: во-первых, палец щедро смазан… чем-то: не смазкой, может спермой, а во-вторых, на Бейне все еще перчатки. Ощущение вторжения чуждое, непохожее ни на что, испытанное им ранее. В него не впервые засовывают пальцы, но впервые это так грубо, так настойчиво, так грязно. Он спрашивает себя, что еще Бейн делал в этой коже.
Его член предательски дергается, и Бейн смеется так, что все тело горит. В этот раз он пытается броситься на него, но тот рукой придерживает его за талию, поднимает, несет через всю комнату, нагибает над столом. Одна рука держит его за шею, так сильно, что он почти задыхается. Вторая снова проникает в него.
В тот момент, когда Джон решает, что с этим можно жить, Бейн находит его простату. Звезды пляшут белым перед глазами Джона, а рука перемещается с его шеи и хватает за волосы. Его бедра движутся почти безвольно, и когда в награду Бейн трет его простату, нервно дергаются.
Человек, который держит Готэм в плену своих безумных планов. Джон Блейк ебет себя его пальцами.
- Я заберу вашу боль и удовольствие, - обещает он, прижимаясь к спине Блейка всем своим весом, заставляя его замереть от теперь уже пугающего давления. Палец сгибается так, что ему на мгновение кажется, что Бейн проткнет его как крючком. Боль прокатывается под кожей горячей волной, и он всхлипывает.
Быстрый вздох отчетливо мелодичен сквозь маску. Он не уверен, кончил ли Бейн раньше, или только сейчас возбудился, но неожиданно его член между ног Джона, медленно и горячо, в противовес пальцу, который теперь движется так быстро, что не получается вдохнуть.
- Грань между ними стирается, когда ощущения сильны. Я причиняю боль? Вы не уверены. Хотите, чтобы я остановился, но вы все равно ерзаете. Где ваше сопротивление? Я украл его вместе с вашим достоинством?
О Господи, о блядь, давление вернулось, палец Бейна замер, и Джон откровенно плачет. Его бедра плотно прижаты к столу, он едва может вздрогнуть – раз, два, и конец, слезы и сопли на бумагах перед ним.
- Украл, но вам это даже нравится. Сейчас, Святой Отец, кончайте сейчас.
И хотя тело больше не слушает его приказов, оно отлично подчиняется приказам Бейна. Он кончает мгновенно, сильнее, чем когда-либо в жизни, и оргазм длится и длится. Каждый раз, когда он ощущает последнюю пульсацию, палец снова касается его простаты, вынуждая его на очередное сокращение мышц, и он лежит, выжатый насухо и все еще дергающийся. Тихие жалобные хрипы вырываются из его горла.
- Интересно, смогу ли я… - начинает Бейн, но Джон избавлен от знаний о его дальнейших планах. Пережитый стресс догоняет его едва излечившееся тело, и за секунду до того, как его глаза закатываются, он понимает, что сейчас произойдет.
Джон теряет сознание, лежа на бумагах, к которым он должен был подобраться несмотря ни на что, а вместо этого порвал в клочья.
--
Он мог бы сказать «нет» в следующий раз, но оно того стоит. Он просыпается полностью одетым – кроме воротничка. Наверное, Бейн оставил его себе, и он немного рад, что не приходится снова одевать его.
После того, что случилось, это кажется слишком неправильным.
Джону бы никогда не хватило смелости вернуться, если бы он не проснулся в безопасности, в собственной постели в приюте, усталым и с синяками. Но решает все то, что он слышит.
Мальчики внизу, и они смеются. Его ждет тарелка с теплым супом на прикроватном столике, и горячая чашка чая. Отец Рейли тоже рядом, и несколько долгих секунд Джон не может заставить себя посмотреть ему в глаза.
Он не знает, что сказать, но тот заговаривает первым.
- Они приказали мальчикам лучше заботиться о тебе. Сказали, что раз ты будешь заниматься с Бейном, тебе необходимо есть трижды в день, и твои отказы от еды просто недопустимы.
Ему нечего на это ответить, так что он тянется к чаю, но его участия в разговоре и не требуется. Рейли продолжает, разбито. Он предназначен для воспитания, не для военного времени. Хорошо, что Джон теперь здесь.
- Заниматься? Серьезно? Да он по полу тебя размажет. И, судя по твоему состоянию, он уже это сделал. Но что бы ты ни делал, оно работает.
Работает. Он жадно берется за суп, и, впервые с того дня, как пришел в себя, чувствует сытость.
В этот момент он понимает, что чего бы Бейн ни хотел, он сделает это, если только сможет. Это понимание все еще горит в нем тремя днями позднее, когда люди с пистолетами и каменными лицами приходят, чтобы забрать его в ночь. Рейли смотрит на него, будто на жертвенного агнца, и Джон задается вопросом, правда ли он не понимает, или не дает себе понять.
В этот раз его швыряют в пустую комнату в заброшенном офисном здании. На полу маленький матрас.
Люди Бейна слишком вышколены, чтобы ухмыляться, но он спиной чувствует ухмылки, и к тому моменту, как тот заходит, где-то полчаса спустя, Джон уже на взводе. Горячая голова, звали его, но Бейн будто кожей чувствует, что он нарывается.
Он поднимает руки, цепляет их за что-то под пальто. Блейк видел немало съемок, и догадывается, что это какая-то кожано-металлическая защита; он знает, что Бейн делает этот жест только когда готовится к чему-то.
Он также знает, что проиграет, и заставляет себя сглотнуть, улыбнуться той улыбкой, которую рассерженный мальчик никогда не мог выучить, но которую теперь может изображать идеально.
Это сбивает Бейна с толку. Его глаза расширяются, руки опускаются, и Джон рад подтверждению того, что это был агрессивный жест. Он чуть меньше ощущает себя стоящим рядом с готовой взорваться бомбой. (Он думает о той, что ездит сейчас по городу; представляет, как автомобиль попадает колесом в яму, и они все умирают, а ему не приходится переживать то, что сейчас произойдет.)
- Как ваш мальчик? Раненый? - спрашивает Бейн, и Джон не знает, угроза это или оливковая ветвь, но ради спасения своей шкуры он принимает ее за второе и улыбается своей настоящей улыбкой. Об этом приятно думать.
- Он быстро выздоравливает. Воспаление спало, и жар ушел. Похоже, он будет в порядке.
Пока он говорит, Бейн снимает пальто. Голос Джона замирает к концу предложения, реагируя на обнажение его широких плеч.
- Хорошо, - соглашается его монстр, делая шаг к нему. В этот раз он, похоже, не рад пуговицам на черной рубашке Джона, потому что хватается за воротник и дергает. Нитки рвутся, пуговицы разлетаются, и все тело Джона замирает от шока. А затем он понимает, что хочет его.
- Ох, блядь, - говорит он, отстраненно, когда Бейн толкает его на матрас и открывает нож. Почему от этого стояк не уходит, Джон не знает, но почему-то не уходит, а все, что делает Бейн, это тянется к его ногам и зачем-то разрезает его шнурки. Будто ему проще их уничтожить, чем мучиться с мелкими узелками. Джон не знает, почему, когда он двигается с такой невозможной грацией.
Тот факт, что ему не терпится добраться до его кожи, пугает и волнует.
- Ваш сегодняшний вопрос, - говорит ему Бейн. – Ваша теория морали, когда зло всего лишь дисбаланс в уравнении. Что будет, когда ставки поднимутся? Если бы я сказал, что вы должны убить одного человека, и я подарю вашим сиротам жизнь, вы сделаете это?
Ботинки Блейка слетают с кровати. Уверенные пальцы стягивают носки. Бейн берет одну ступню в руки и большим пальцем нажимает на какую-то точку в подъеме, отчего ногу хочется выдернуть, но когда давление пропадает, приходит удивительное чувство, будто пропало напряжение, с той же легкостью, с которой Бейн разрезал его шнурки.
- Блейк, - журит, журит, что он сде – о.
- Зависит. Нет. Да. В смысле, я бы сделал, но это, наверное, неправильно.
Ох. Рубашка спадает с плеч, и брюки тоже исчезают. В тот раз они так и не разделись, никто из них, а теперь на Джоне ни нитки. Бейн все еще в штанах, ботинках, своем странном жилете и маске, опираясь на одну руку нависает над матрасом, над ним - в этой удивительной манере, которая не должна быть доступна человеку его размеров.
- Честно. Увеличим масштаб. Будь у вас шанс убить сотню мужчин и женщин, чтобы спасти миллион, вы бы нажали кнопку?
Джон вздрагивает. Этот разговор лучше ведра ледяной воды убивает возбуждение. Если Бейн и замечает, что Джон не реагирует, его это не волнует.
- Я не идиот. Я знаю, к чему вы клоните, и вы не заставите меня сказать, что то, что вы делаете, хоть в какой-то мере правильно.
Храбрые слова для кого-то в его положении, и Бейн это подчеркивает без единого слова. Нож просто перемещается, кончик прижимается к его подбородку, так, что если он заговорит, то насадится на него. Все, что остается – это выгнуть шею, оставив горло полностью обнаженным.
Снова возбуждение. Его собственное, и Бейна; он чувствует, как тот меняет положение, бедра приближаются, дыхание становится глубоким и ровным. Маска не подчеркивает дыхание, но тонкие трубочки, которые пересекают рот как клыки, едва заметно вибрируют. Колено Джона касается его ребер, он чувствует, как они поднимаются и опускаются, следит за изменение положения. Откладывает знание для дальнейшего использования. Забывает о мыслях, когда нож тихонечко, нежно его царапает.
- Пятнадцать миллионов спасут мир. Огонь очищает, - обещает ему Бейн, и затем нож пропадает. Падает на столик рядом с ними, и Джон снова может дышать.
До тех пор, как Бейн не тянется к собственным бедрам и не приспускает штаны, обнажая покрытые шрамами бедра и полу-возбужденный член, который обещает стать очень внушительным. Джон встречается лицом к лицу с суровой реальностью того, что это ему придется принять в себя.
Он трахался раньше, естественно. Он не испуганный гетеро мальчик, трясущийся над своей так называемой анальной девственностью. Но он знает, что без подготовки, без смазки, если Бейн будет хоть чуточку груб, он может его серьезно травмировать.
- Смазка и презервативы? – давится он словами, поднимая глаза, когда понимает, что пялился слишком, слишком долго.
Брови Бейна ползут вверх, и он склоняет голову к плечу в удивлении. Джон только через секунду понимает, почему. Это прозвучало, как что-то, чтобы сказал он, не его персонаж. Пойманный, он краснеет и заикается.
- Я не родился священником, знаете.
Этого Бейну хватает, и он тянется к сброшенному пальто. Он достает маленький пакетик смазки, но презерватива, похоже, не будет, и на секунду Джон собирается настоять, пока не вспоминает, что, - точно, он не в том положении, чтобы настаивать на чем-либо, да и вообще, ему осталось жить, дай Бог, три месяца.
Так что, какая вообще разница? Пальцы Бейна, смазанные за то время, что он размышлял о своей судьбе, толкаются в него. Перчаток в этот раз нет, его ногти короткие и чистые, и первый палец медленно проникает внутрь. Джон дышит через нос, отворачивая голову на сторону (на матрасе нет подушек, очень по-деловому, и он соображает, что никто и не думал, что на нем будут спать), и терпит. В этот раз об удовольствии речь не идет, просто несколько долгих мгновений, прежде, чем Бейн добавляет еще один палец. Сегодня его растягивают.
Пальцы движутся вперед и назад. Раздвигаются. Работают, работают, и чем больше они пытаются его расслабить, тем больше Джон зажимается. Что раньше было любопытным теплом, сейчас стало простым страхом, кислым и болезненным. Он встречается с Бейном глазами, ожидая поймать в них безразличие или недовольство.
Он не ожидает увидеть мягкое любопытство, будто Бейн тоже старается его прочитать. Интересно, насколько все очевидно – может, его вранье написано на его лице так же, как фанатизм Бейна отражается в дергающемся нерве под челюстью?
- Простите, - говорит он. Глупо извиняться. Но все же. – Простите, я просто давно не… и вы пугаете меня, если честно.
Кто-то другой бы оскорбился. Бейн улыбается под маской, он знает это точно, хоть и не знает, что выдает улыбку, - и сгибает пальцы, как сделал в прошлый раз, находя его простату и награждая его обломанным куском удовольствия, настолько четко отмеренным и контролируемым, что это его пугает. Но в хорошем смысле. Джон берет себя в руки. Он ебучий коп, он может это сделать.
- Я. Наверное, больше помню, как делать минет.
А вот это правильно. Тело Бейна падает, на него, через него, прижимается с собственническим рычанием, которое прорывается через маску как рев двигателя хорошей машины и делает просто странные вещи с ним. И потом, когда Джон готов скрестить ноги у Бейна на пояснице, тот скатывается с него, садится, ставит его на четвереньки, подтаскивает к себе и пихает головой себе в пах. Настойчивый.
Отлично.
Он и член давно не сосал, но чтобы вспомнить все нужно не больше секунды, и он рукой берется за основание, давит большим палецем под головкой. Быстро лижет языком, чтобы попробовать каплю спермы, наполовину уверенный, что на вкус будет – но нет, в этом отношении Бейн вполне себе человек.
За первые несколько попыток, когда он пытается найти особенно чувствительные местечки, определить давление, которое вызывает дрожь и вздохи, Бейн снова вставляет в него пальцы, просто лаская, не пытаясь растянуть его. Это отвлекает настолько, что он сразу соскальзывает слишком далеко и заходится в приступе кашля. Он отстраняется и посылает Бейну негодующий взгляд, на который тот, к его удивлению не реагирует. Но, учитывая ситуацию, ему положена поблажка.
Так что Джон сосет так, будто просит искупления, и Бейн молчит ровно до того момента, как он кончает.
Об этом, наверное, в отчете Гордону писать не стоит.
продолжение в комментариях
Название: Стигматы
Автор: underwater_owl
Ссылка: Stigmata
Переводчик: Паша *зе щилдс ар даун, сэр* Чехов
Пейринг: Бейн/Блейк (Возрождение Темного Рыцаря)
Рейтинг: NC-17
Размер: ~17,000 слов
Категория: слеш
Предупреждения: даб-кон, блад-плей, связывание, .
Саммари: по заявке на tdrk-meme
СТИГМАТЫ
продолжение в комментариях
Автор: underwater_owl
Ссылка: Stigmata
Переводчик: Паша *зе щилдс ар даун, сэр* Чехов
Пейринг: Бейн/Блейк (Возрождение Темного Рыцаря)
Рейтинг: NC-17
Размер: ~17,000 слов
Категория: слеш
Предупреждения: даб-кон, блад-плей, связывание, .
Саммари: по заявке на tdrk-meme
СТИГМАТЫ
продолжение в комментариях